Сон  Никандра Никодимыча.

   Ночь  была душной. Никандру Никодимычу не спалось. Он ворочался с боку на бок, подбивал кулачками подушку, тихонько вздыхал в темноте, сучил под одеялом ногами, но сон всё не шёл и случайные мысли никак не замутнялись желанной дрёмой.
   Чернильная тишина вдруг нарушилась голосами кутутов, доносившимися со двора. Никандр  Никодимыч покривился: кугутов он не переносил, и вдруг вспомнил свою удачную шутку,  благодаря которой ему сегодня удалось вызвать смешки коллег по Когорте. Порадовавшись  своему остроумию, он сам чуть-чуть хохотнул и перевернулся на другой бок. Тут Никандру Никодимычу вспомнилось, что один из  вензелей его руммельпота рассупонился, и он озабоченно стал размышлять, как же  теперь с этой напастью управиться. Как не крути, а всё-таки выходило, что придётся обратиться к жестянщику, иначе никак. К этому выводу Никандр Никодимыч пришёл с неудовольствием: жестянщик слыл бражником и проходимцем, и,  кроме того, был вечно завален керогазами и примусами, поэтому Никандр Никодимыч, со своим руммельпотом, был абсолютно некстати. Но деваться некуда - с рассупоненным вензелем руммельпот хрюкал на кварту ниже положенного, а это, в первую очередь, раздражало самого  Никандра Никодимыча, да и  коллеги по Когорте  стали поглядывать искоса, а потом, глядишь, возьмут,  да и пожалуются на Никандра Никодимыча Генеральному Эректору Главного Круга Тараму Парамовичу.  А Тарам Парамович  запросто мог за такие штуки из Когорты выставить.  И придётся хрюкать на руммельпоте в  подземной галерее,  на радость  кугутам и бражникам.  От всех этих тревожных дум заворочался  Никандр  Никодимыч  на своей лежанке,  и никак не мог уснуть  в  эту июньскую ночь.
   А спать  Никандр Никодимыч любил. Однообразна и скучна была его дневная жизнь. Он играл  на руммельпоте  в Когорте Главного Круга имени Большого Эя. Их Когорта  была популярна в  городке, и не одно Бражнество не обходилось без их выступлений. Ему бы радоваться, ведь их ежедневная работа приносила бражничающим персонам удовольствие, но,  вместо этого, Никандр Никодимыч мрачнел, разглядывая окосевший народ, приплясывающий под ритмичные похрюкивания его руммельпота и всём его сознанием овладевала мечта об этой узкой лежанке, на которую его вечером выгоняла законная супруга, Надира Карловна.
   Жену свою Никандр Никодимыч побаивался. Да и как по-другому относиться к женщине,  которая при первой их встрече затащила его к себе в дом, заставила побрить ей подмышки,  а потом натравила на него  свой дядюшек, которые во множестве водились в её доме, и под их давлением ему пришлось подписать Венчальное обязательство. Разве можно любить это  божье творение, благодаря которому, из весёлого холостяка Никандр Никодимыч превратился в  то забитое создание, что никак не могло уснуть этой ночью? Опять вспомнив о супруге,  Никандр Никодимыч, как обычно, чертыхнулся и лёг на спину.
   Тут,  как  будто в ответ, послышалась обычная возня в комнате жены, покашливание,  шаги босых ног, тихий хлопок дверцы холодильника и полусдавленное чавканье. Надира Карловна, как обычно с ней случалось по ночам, закусывала. Потом послышалась гулкая отрыжка, босое шлёпанье по полу и заскрипели кроватные пружины. Тишина. Потом, на постепенном крэсчендо сопенье и храп. Наконец и Никандра Никодимыча стала одолевать расслабленная нега, мысли стали путаться, приобрели странную замысловатость, и постепенно  Никандр Никодимыч опустился в сон.
   Он брёл по узкой ночной улочке какого-то городка. Лил проливной дождь, кафтан его  совсем промок, берет набух от воды и тяжелым блином лежал на голове. Холодная вода затекала за воротник. Никандр Никодимыч ясно помнил, что у него есть карета, но  её отобрали ночные мазурики, выкинув его в грязь, и, улюлюкая, уехали на ней к потаскушкам. Пришлось ему пешком хлюпать по глубоким зловонным лужам, забрызгивая и без того уже грязные панталоны. Туфли отяжелели и непрестанно сваливались с ноги,  норовя потеряться на дне одной из луж.
   Вдруг одна из дверей приоткрылась и высокий камердинер в парике, освятив фонарем фигуру Никандра Никодимыча, стоящего по щиколотку в воде, сказал:
   - Проходите, Ромуальд, граф вас ждёт.
   Никандр Никодимыч вошёл в полутёмную прихожую, где его встретил швейцар, половину лица которого паралич свёл в двусмысленную ухмылку. Швейцар взял двумя пальцами у Никандра Никодимыча его мокрый кафтан, брезгливо осмотрел его и бросил в тот угол прихожей, где стояли швабры и метлы. Берет  Никандра Никодимыча он повесил на рог,  торчащий из стены. Поглядев на лужу, которая тут же появилась на полу под беретом,  кривой швейцар, кряхтя, подставил ведро.
   - Идёмте, Ромуальд, граф уже два раза спрашивал о вас, - пригласил камердинер.
   - Обстоятельства, - сказал Никандр Никодимыч неожиданным для себя басом, - у меня похитили экипаж.
   - Сочувствую, - равнодушно проговорил камердинер, открывая дверь в длинную залу, в  дальнем углу которой виднелся стол с сидящей фигурой.
   - Проходите,  Ромуальд, - послышался визгливый голос, совсем не вязавшийся с довольно высоким ростом сидящего человека.
   Никандр  Никодимыч  приблизился. На столе стояли две плошки, в одной из них что-то шевелилось. Другая плошка была пуста.
   Взглянув на лицо незнакомца Никандр Никодимыч обомлел. Перед ним сидел сам Тарам Парамович. Узнав его Никандр Никодимыч стушевался, что с ним всегда случалось в  присутствии начальства, но тот жестом плоской ладони указал ему на стул, на который и опустил Никандр Никодимыч свой худой зад.
   - Давно  пора  было  вам появиться, монсиньор, - заговорил Тарам Парамович. -  Организация нуждается в вас, как руммельпот в  дыхании музыканта.
   - Я сделаю всё, что в моих силах, граф, - ответил Никандр Никодимыч.
   Во время того, как Тарам Парамович говорил, Никандру Никодимычу всё время слышался какой-то странный призвук. Спустя некоторое время он понял, что это тихонько поскрипывает  челюсть графа, и постукивают зубы. Приглядевшись, Никандр Никодимыч увидел что-то странное во всей фигуре Тарама Парамовича. Плечи его тихонько покачивались, а ладони были прямыми и плоскими, голова поворачивалась из стороны в сторону, как будто насаженная на стержень.
   - Теперь обсудим план, - проговорил граф. - Нам нужна Кри. Только вы можете привести её сюда.
    Никандр Никодимыч вздрогнул. Кри была одной его знакомой, которая играла вместе  с ним в одной маленькой милитаристической ватаге, где он иногда подрабатывал: стучал на  бумбеле. Разговоров о ней он всегда избегал. Услышав её имя, он понял, что сотворить то,  о чём говорил граф, было абсолютно невозможно. "Зачем она им?" - подумал он. Он уже хотел сказать, что отказывается от подобных поручений, но тут Тарам Парамович сказал:
   - Подойдите сюда!
   Никандр  Никодимыч встал и подошел к графу совсем близко. - Вот что я вам скажу, Ромуальд: вы бестия! - вскрикнул Тарам Парамович, визгливо расхохотавшись, и,хотя для тихого Никандра Никодимыча подобный эпитет и был очень лестен, но он не упустил из своего внимания, что звуки голоса графа доносились не из его рта, а откуда-то снизу.  Приглядевшись, он увидел, что глаза Тарама Парамовича выточены из какого-то светлого дерева, а зрачки нарисованы тушью. Челюсть щёлкала при каждом слове, язык во рту был недвижим, а от рук и головы вверх были протянуты тонкие нити.    Никандр Никодимыч уже хотел поднять  голову, чтобы посмотреть, кто же дёргает за нити, но вдруг Тарам Парамович с деревянным стуком упал лицом на стол, вокруг раздался писк, и глаза и рот Никандра Никодимыча залепили чьи-то мохнатые лапки. Почувствовав,  что его хотят задушить, Никандр Никодимыч вырвался, повалив на пол несколько прильнувших к нему лохматых карликов, и, выскочив из залы, побежал по лестнице наверх.
   Второй этаж дома представлял собой длинный коридор с множеством дверей. Рванув на себя одну из них он увидел Тарама Парамовича, который кормил ребёнка грудью, отрезая по кусочку, накалывая на нож, и запихивая дитяте в рот. У ребёнка было бородатое лицо жестянщика, он басовито  орал, требуя запить. Тарам Парамович налил в горшочек немного жидкого дерьма и стал поить маленького бородача. Никандр Никодимыч хлопнул дверью и побежал к другой комнате.
   Там сидел Тарам Парамович, вытряхивая из ушей волосатые кубики, пахнущие селёдкой, и мечтающие  стать  пирамидками. Кубики падали с мягким стуком на стол, на котором привольно разлеглась Надира Карловна. Она рассмеялась и бросила одним кубиком в Никандра Никодимыча. Он отпрянул и побежал дальше, заглядывая в другие двери.
   В одной из других комнат собралась небольшая компания. Три бражника, хихикая и матерясь, смотрели на экранчик, на котором Тарам Парамович говорил:
   - Тырлыманды хындыр. Дарбылды пиязды картоп. Каймакты бабендырды сум хадыр тардыбылды.
   Один из  бражников рассмеялся, как-то  надулся и взорвался, заполнив всю комнату едким дымом.
   В следующей комнате было пусто. Посередине стоял бюст Тарама Парамовича, вылепленный из колбасного фарша, и политый битумом. В комнате рядом стоял такой же бюст из битума,  облепленный колбасным фаршем. Ещё в одной комнате стояло два бюста: из битума и из фарша.    Ещё в одной комнатке висела большая картина: Тарам Парамович целует в попу Тарама Парамовича. Картина занимала всю стену и была очень подробной - на заднице был виден каждый волосок. "Экспозиция!" - подумалось Никандру Никодимычу.
   Почти всю следующую комнату занимал огромный аквариум, в котором резвился Тарам Парамович с рыбьим хвостом. Увидев Никандра Никодимыча, он улыбнулся, и, соблазняя его, заиграл чешуйчатыми бедрами. К горлу музыканта подкатил рвотный комок. Он резко захлопнул дверь и побежал дальше, заглядывая в поисках выхода во все комнаты.
   А комнаты всё множились, и выхода все не было видно.
   Попадались спальни и кухни, что-то пеклось, кого-то жарили. В одной из комнат - операционной - Тарам Парамович делал трепанацию визжащей свинье. Вокруг, с видом студентов, стояли мазурики, и каждый сжимал в руке ложку и вилку. Когда черепная коробка раскрылась, они, толкаясь и матерясь, бросились поедать теплые свиные мозги.
   В другой комнатке был танцевальный класс, и множество маленьких Тарамов Парамовичей в балетных пачках делали батман, а большой Тарам Парамович всё  кричал: "Это что за псевдоэротические движения!" - и бил их кожаной плёточкой по нежным попкам.
   В другой комнате было темно, стоял телевизор, шёл порнофильм с групповой сценой, где во всех ролях  был Тарам Парамович. Здесь сидел один жестянщик и что-то делал, сосредоточенно сопя. Услышав, что дверь открылась, он быстро переключил телевизор на другой канал, где в парном катании на льду танцевали Тарам Парамович и мадам Кироцуян. Мадам, по-видимому, набражничалась, и всё время падала, а Тарам Парамович пинал её ногой, обутой в конёк, и ругался по-армянски.
   Никандр Никодимыч уже устал  бегать  по этим комнатам, но ему слышался позади топот маленьких ножек, и он всё еще сплёвывал волоски от мохнатых лапок. Тут показался конец коридора. Здесь была одна большая дверь, Никандр Никодимыч открыл её и бросился во тьму.
   Полёт его продолжался недолго и он приземлился на свою лежанку, где и очнулся. Тут на него ещё что-то упало. Окончательно проснувшись, по запаху лука и горячему дыханию он понял, что это его благоверная, которой спозаранку захотелось ласки и она  безо всяких прелюдий плюхнулась на него, по-хозяйски шаря у него в панталонах. Никандр Никодимыч закатил глаза, взглянув на розовеющий силуэт окна на потолке, и с  огорчением понял, что начался еще один гадкий день...